ЧТО ЭТО ЗНАЧИТ ДЛЯ НАС?
Сейчас очевидно, что Россия полностью подчинена Западу экономически, политически и идейно. Но это произошло не внезапно, а потребовало около 300 лет истории. Всё это время Россия смогла в войнах противостоять давлению Запада, а давление было заметным и непрерывным. По-немецки это называется «Drang nach Osten» — «Натиск на Восток». Действительно, Россия была своего рода искушением для Запада. Тут же рядом, — рукой подать, — лежат колоссальные богатства. Некоторые геологи считают, что сейчас это самые большие национальные богатства в мире. Чтобы их захватить, не надо ни захватывать земли в других материках, ни бороздить океан кораблями. Самый простой путь — военный захват.
И, действительно, Россия примерно раз в столетие подвергалась нашествиям, во главе которых стояли в XVII веке Польша, в XVIII веке — Швеция, в XIX веке — Франция, в XX веке — дважды Германия. Причем видно было, как каждый раз всё больше объединялись в этом общем деле все силы Запада. Опыт истории показал, что объединённых сил Запада недостаточно для военного покорения России. Тогда был разработан, вероятно не какими-то мудрецами, а течением истории обходной путь, который и увенчался полным успехом на наших глазах.
В чём же состоял этот обходной путь? Надо смотреть на то, что в результате произошло. Произошло нечто в 1991-м — 1993-м гг. Теперь уже без робости называют это нечто — это победа капитализма. Но в истории ничто не появляется внезапно: значит, предшествующий период был подготовкой этого переворота. А предшествующий период был как раз господством коммунизма в виде большевизма. Мы приходим к выводу, что коммунизм в виде большевизма и был тем обходным путем, которым западный капитализм покорил Россию. Из всех мною когда-либо высказанных мыслей эта — наиболее претворяющая то, чему нас так настоятельно учили — вся идеология марксизма состояла в противопоставлении коммунизма капитализму как двух антиподов, борющихся не на жизнь, а на смерть. Таково же мышление и западных историков, и даже обыденное мышление.
Тем более знаменательно, что к той же точке зрения, явно независимо, пришёл современный историк А. Фурсов в книге «Колокола истории». Сейчас первая часть книги размещена в Интернете, мне её оттуда достали. Более того, он, видимо, считает, что коммунизм есть в некотором смысле продукт капитализма. Он пишет: «Капитализм не только выработал потребность в некапиталистической — антикапиталистической зоне, но и выковал средства удовлетворения этой потребности». Однако его аргументы типа «несовпадение субстанции и функций в капитале» мне недоступны (я это и раньше замечал — видимо, сказывается недостаток у меня систематического философского образования). Поэтому я ограничусь тем, что приведу цитаты из работы Фурсова, уточняющие, что он придерживается именно той же точки зрения на связь коммунизма с капитализмом, которая была высказана выше. Конечно, эти цитаты становятся таким образом вырванными из контекста, а другие, быть может, даже более интересные мысли работы в них не отражаются. Вот эти цитаты.
«В мировой капиталистической системе на определённом этапе её развития закономерно возникает ниша для антикапиталистической зоны. Эта ниша и была занята Россией. Коммунизм, будучи отрицанием капитализма, невозможен без капитализма. Реальной материальной базой коммунизма был капиталистический способ производства».
«Ах, недальновидные, аплодирующие смерти коммунизма и полагающие, что вслед за этим открывается дверь в светлое капиталистическое будущее».
«Крушение коммунизма это поражение капитализма».
«Коммунизм есть русский капитализм».
«Коммунизм был русской капиталистической эпохой».
Само название книги Фурсова объясняется её эпиграфом, совпадающим с известным эпиграфом Хемингуэя, и заканчивается она словами: «Рухнул коммунизм в СССР. И что теперь? Какие уроки можно из этого извлечь не только России, но, может быть, всему миру в целом, капиталистической системе? Ведь умные должны учиться на чужих ошибках, и никогда не спрашивать: »По ком звонит колокол?».
И, действительно, существует ряд более простых аргументов, кроме приведенного выше логического заключения, показывающих, что обходной путь, которым в конце XX века Запад покорил Россию, был большевизмом. Это видно и на примере других стран, которые Западу, следуя его идеологии, удобно называть Третьим миром.
При подчинении их западному капитализму играла роль далеко не только бoльшая техническая оснащенность капиталистических стран. Запад, кроме передовой по тому времени техники, создал и прекрасную культуру, живопись, скульптуру, литературу, музыку, науку, которые были очень привлекательны для сталкивающихся с ними людей. Так, в других странах создавался слой людей, как бы влюблённых в культуру »западного капитализма«, часто предпочитающих её культуре своих стран. Иногда же они играли роль передового отряда, забрасываемого в тыл вражеской армии. Эту роль заметил еще Пушкин, написавший:
Ты просвещением свой разум осветил,
Ты правды чистый свет увидел,
И нежно чуждые народы возлюбил,
И мудро свой возненавидел.
Эти люди играли всё бoльшую роль в жизни России, а в 1917 году в их руках оказалась власть. Большевистской идеологией был марксизм. Это вполне укладывается в набросанную картину. Марксизм был чисто западной идеологией, созданной на Западе. Он следовал идеологии прогресса, которую он трансформировал в смену общественно-политических формаций. Лидеров большевиков долго смущало то, что социалистическая революция произошла в России, которую они считали отсталой, следуя западному образу мышления. Идеалом всех социалистических учений было общество, управляемое нажатием нужной кнопки, как машина. Поэтому марксизм и стал социалистическим. Но это был тот же принцип западной цивилизации, только машина управлялась не рынком, а государством.
То же единодушие, тяготение к единству можно увидеть и со стороны марксистов. Достаточно перечитать Коммунистический манифест. Там есть раздел »Пролетариат и буржуазия«, в котором содержится просто хвалебный гимн буржуазии, то есть капитализму: что он совершил в мире, какой переворот. Да это и есть в сжатом виде содержание всего учения. Буржуазия совершает основную работу, создаёт машинное производство, а пролетариат совершает переворот почти юридического характера, то есть он меняет хозяев, когда всё уже готово, и тем восстанавливает единство, как они выражаются, »производительных сил и производственных отношений«. Эта точка зрения и объясняет, почему Запад никогда не был всерьёз враждебен большевизму. В коммунистической России планомерно уничтожались те силы, которые препятствовали бы победе капитализма: православие, монархизм, русские национальные традиции и, главное — крестьянское индивидуальное семейно-трудовое хозяйство. А развитие »западного капитализма« началось со сгона крестьян с общинных земель ещё в XVI в. в Англии. Это так называемое »огораживание«. В России то же происходило в 30-е годы XX в.
Все эти аргументы дают основание считать период господства коммунизма в России подготовкой её перехода к капитализму. Насколько тогдашнее руководство государства осознавало этот процесс — это вопрос их индивидуальной психологии. Но то, что в какой-то мере осознавало, доказывается доминировавшим тогда над всей жизнью лозунгом: "Догнать и перегнать!". Даже на разных изделиях ставился штамп "ДиП", то есть "Догнать и перегнать!". Но ведь это очевидно, что перегонять имеет смысл только того, кого считаешь бегущим в правильном направлении. Именно тогда, в 30-е годы XX в., Россия и усвоила концепцию догоняющего общества.
Конечно, этот период далеко не был безболезненным для России. Из народа выделился слой образованных или, с точки зрения других, полуобразованных, людей, которые в бoльшей или меньшей степени усвоили нормы западного капитализма. Они стали господствующим слоем страны. Они выработали свой стиль жизни и идеологию. И даже говорили на другом языке, чем остальной народ, хотя и не обязательно по-французски.
На меня особенное впечатление произвело одно проявление этого раскола в народе. Я уже несколько раз упоминал о нём в своих работах. Речь идет о рассказе бывшей смотрительницы Михайловского "Домик Пушкина", как в 1918 году окрестные крестьяне жгли Михайловское. Причём жгли не с целью грабежа — там ничего не было взято. А весело, с песнями и плясками, под гармошку.
Но у этой стратегии были и положительные стороны. Прежде всего, была создана военная сила, давшая возможность противостоять атакам Запада, о которых было сказано выше. Россия избежала участи Индии или Китая. Она получила 200 лет стабильного развития, а за это время была создана великая русская культура XIX века. И тут я готов идти и на плагиат: "Рано еще решать, по кому звонит колокол…"
Если искать наиболее благоприятное (разумеется для России) истолкование переживаемого нами времени, то период последних 200–300 лет можно сравнить с кутузовским (или барклай-де-толлевским?) отступлением в 1812 году.
НОВЫЕ ИДЕИ
XX век, а точнее, время после революции 1917 года, принесло с собой новые идеи, которые, как мне кажется, углубляют и проясняют набросанную выше концепцию Данилевского. Я их изложу, по возможности, в виде цитат, чтобы не внести что-либо от себя, и в порядке их появления.
Во-первых, был такой белый эмигрант Иван Солоневич, который сначала бежал из советского концлагеря на Запад, а после войны бежал уже от преследования советских властей на Западе и их демократических союзников в Аргентину. Там он написал книгу »Народная монархия«. Она, как и многие другие, ходила здесь по рукам ещё до »перестройки«. И, насколько я мог судить, на всех читавших её, и на меня в том числе, произвела сильное впечатление. Книга написана ярко, даже нервно. Автор явно не был уверен, что книгу ему удастся дописать. Он нередко переходит на ругань или просто брань. Например, Солоневич пишет: »Наши классические историки жили за чужой счёт, занимались систематическими кражами чужих идей. В общественно-исторической жизни Европы и России все эти люди не понимали, выражаясь строго научно, ни уха, ни рыла. Эти люди никогда ничего не понимали и не понимают сейчас, и никогда ничего понимать не будут. Наука нам врала сознательно, намеренно и систематически«.
»Ключевский — историк России, то есть специалист по искажению русской истории«, — хотя бoльшая часть цитат в его книге — из Ключевского.
»Наша великая русская литература, за немногими исключениями, спровоцировала нас на революцию«. Но, более того, оказывается, она спровоцировала и немцев напасть на Россию.
»…Так, в умах всей Германии, а вместе с ней, вероятно, и в остальном мире русская литературная продукция создала заведомо ложный образ России. Русская литературная продукция была художественным, но почти сплошным враньем. А общий фон всей иностранной информации о России дала русская литература. Вот вам, пожалуйста: Обломовы и Маниловы, лишние люди, бедные люди, идиоты и босяки«.
»…Не мог же Пушкин не понимать, что в пугачевском восстании уж что-что, а смысл всё-таки был! Этот смысл вынуждены признать и Ключевский, и Тихомиров, и даже Катков, но для Пушкина это был просто бунт, «бессмысленный и беспощадный». И больше ничего«, хотя слова »бессмысленный и беспощадный« принадлежат не Пушкину, а Гринёву, который в этой главе называется Булажиным, и который перенёс все ужасы Гражданской войны».
Тем не менее, в книге есть много метких наблюдений, которые каждый желающий может обдумать или сравнить с известными ему фактами. Как мне кажется, к обсуждаемой нами теме имеет отношение следующая мысль Солоневича. Он считает, что историю каждого народа определяют чисто психологические особенности, свойственные большинству представителей этого народа. Речь идет о биологических признаках, передаваемых по наследству. Такой чертой русского народа он считает свойство, которое называет «уживчивость». Речь идёт о способности жить вместе с другими народами, не навязывая им своих взглядов на жизнь.
Французский историк Токвиль когда-то написал: «Русские дошли до Тихого океана, не уничтожив ни одного народа». Возможно, здесь есть и некоторое преувеличение. Создание Русского государства не раз приводило к вооруженным столкновениям с соседями, что обычно вело к их подчинению. Но я считаю, что в общем, как историческая тенденция, явление, отмеченное Солоневичем, действительно имело место, что особенно выпукло отличает русскую историю от истории западноевропейских народов.
Вторым таким свойством он считает принцип, который формулирует как «не замай! ». Ещё раньше то же свойство русского народа Пушкин назвал «остервенением народа», а позже Лев Николаевич Гумилёв предложил термин «пассионарность». Солоневич даже формулирует как общий тезис: «Русскую государственность создали два принципа: а) »уживчивость« и б) »не замай!«.
Второй пункт из тех, которые я хочу перечислить. Историк и географ Лев Николаевич Гумилёв, сын Н.С. Гумилёва и А. А Ахматовой, предложил термин »пассионарность« для характеристики свойства народа, большое число входящих в который людей являются »пассионариями«. Последнее свойство он определил как »активность, проявляющуюся в стремлении индивида к цели (часто иллюзорной) и в способности к сверхнапряжениям и жертвенности ради достижения этой цели«. Он обратил внимание на ряд особенностей этого явления. Прежде всего на то, что это чисто биологический признак, передающийся по наследству, как считал Лев Николаевич, половым путём. Ввиду описанных выше свойств этого признака, »пассионарии« гибнут в среднем чаще, чем другие представители той же этнической группы. То же, что иногда сравнительно долго в истории в некотором народе преобладают »пассионарии«, Лев Николаевич объяснял их притягательностью для противоположного пола.
Таким образом, для нас существенным здесь предполагается некоторый имеющийся в начале процесса запас »пассионарности«, который постепенно исчерпывается. Лев Николаевич считал, что »пассионарность« объясняет, например, жертвенность русских во время Великой Отечественной войны и на Куликовом поле, миграцию германцев и монголов. Лев Николаевич Гумилёв связывал это явление с миграциями громадных масс птиц, грызунов-леммингов, отмечавшихся ещё В.И. Вернадским.
Образование новых этносов или »этногенез« Лев Николаевич Гумилёв связывал с явлением »комплементарности«, то есть, как он говорил, »неосознанной симпатии к одним людям и антипатии к другим«. »Иди к нам, ты нам подходишь!« — так отбирали викинги юношей для своих походов. Они не брали тех, кого считали ненадёжным и трусливым, сварливым или недостаточно свирепым. Всё это было очень важно, ибо речь шла о том, чтобы взять его к себе в ладью, где на каждого человека должна пасть максимальная ответственность за собственную жизнь и за жизнь своих товарищей.
Третье. Еще до Перестройки по рукам ходили части книги Ксении Касьяновой »О русском национальном характере«. Потом книга была издана и типографски. »Ксения Касьянова« это псевдоним известного социолога В.П. Чесноковой. В этой книге высказывается мысль, что »уживчивость« Солоневича является неким общим принципом существования общества.
Автор пишет: »Таких принципов весьма немного, а точнее, всего два: либо изменение и приспособление к себе окружающей среды, либо сохранение её и приспособление себя к ней. Первый принцип максимизируется в настоящее время в западноевропейской и производных от неё культурах. Там человек — борец, созидатель, преобразователь окружен благоговейным почтением, и эти его качества превращены в ценностный эталон«.
Действительно, ещё в начале XX в. представители западнокапиталистической цивилизации становились прославленными на весь мир героями, открывая Северный и Южный полюс, восходя на всё более высокие вершины нашей планеты. Древнему греку, например, не могло прийти в голову взойти, в нашем смысле, на Олимп, хотя это не трудно было бы сделать. Известно даже, кто совершил первое »восхождение«, в нашем, европейском смысле слова. Это был итальянский поэт XIV в. Петрарка. И большинство других достижений »западного капитализма« — создание колониальной системы, рыночной экономики, науки — носят тот же характер покорения, преклонения перед правом сильного и т. д.
Наоборот, русский национальный характер связан с реализацией второго принципа. Это проявляется в нашей национальной черте — терпении.
Касьянова пишет: »Терпение это, безусловно, наша этническая черта и в каком-то смысле основа нашего характера«. И дальше: »Весёлые должны приспосабливаться к усталым, здоровые — к больным, сильные — к слабым, а человек должен приспосабливаться к миру не потому, что он чувствует себя бессильным перед ним или боится его, а потому, что уважает«. Как говорит автор, »В сборнике Даля «Пословицы русского народа» примерно из 30 тысяч пословиц, в деле спасения души терпение стоит на втором месте. Выше него стоит только само спасение, под которым чаще всего подразумевается монашеская жизнь. Часто эти человеческие качества упоминаются вместе. Например: «Без терпения нет спасения» и т. д. «
Автор цитирует стихотворение Некрасова, обращенное к русскому народу:
Чем хуже был бы твой удел,
Когда б ты менее терпел…
И комментирует: »Это поистине вершина непонимания. Терпение для нас не способ достигнуть какого-то лучшего удела, ибо в нашей культуре терпение — последовательное воздержание, самоограничение, постоянное жертвование собой в пользу другого, других или мира вообще. Это принципиальная ценность. Без этого нет личности, нет статуса. У человека нет уважения к нему со стороны окружающих и со стороны самоуважения«.
Именно это чувство придает особый смысл словам Татьяны у Пушкина:
Но я другому отдана
И буду век ему верна…
Причем Пушкин воспроизводит эту же ситуацию даже дважды в приведенном месте: из »Евгения Онегина« и в »Дубровском«.
В качестве антитезы можно привести поэзию трубадуров и даже роман о Тристане и Изольде, где за драмой двоих, давших название произведению, не замеченной остается судьба мужа Изольды, старенького короля Марка. В другом месте автор говорит: »Это, должно быть, один из самых древних способов существования«. И цитирует исследование Леви-Стросса о первобытных обществах.
Окончание следует
